С работ Адольфа Кетле 30-40 гг. XIX века началось превращение статистических законов, бывших просто описаниями закономерностей, в законы природы социальных явлений. В определенной мере Кетле использовал усредненную колоколообразную кривую нормального (гауссова) распределения как изображение (индекс) человеческого поведения. С работ Г.Т.Бакля и Э.Дюркгейма вплоть до современных социологических опросов господствовала такая форма мышления, согласно которой аномалии надлежало рассматривать как анормальности, в силу чего отклонение от статистической нормы становилось одновременно и отклонением от обязательной нормы.
Здесь мы оказываемся в сфере действия идеи нормальности, связанной с введенным Кетле понятием среднего человека ("l`homme moyenne"), которая имеет отношение не к добру в смысле Аристотеля, характеризовавшего добродетель как середину между двумя пороками, а скорее к посредственности. Поэтому мы не вопрошаем более (совершенно в духе некоторых представителей современной демоскопии): что такое природа человека? Вместо этого мы говорим о нормальных людях и задаем вопрос: нормально ли поведение этого человека? Нормально ли для восьмилетней девочки думать x, чувствовать y и желать z ? При этом, вообще говоря, нам даже неизвестно, что слово "нормальный" можно применять не только для того, чтобы высказать то или иное утверждение о вещах, какие они есть, но и о том, какими они должны быть. Магию слова "нормальный" следует видеть в том, что его можно использовать и для того, и для другого одновременно. Но в основном слово "норма" используется ныне для обозначения обычного или типичного, а отнюдь не эффективной моральной ориентации. "Норма" - отнюдь не только семантический "переключатель". Эти смысловые сдвиги выражений "норма" и "нормальность" в первую очередь демонстрируют изменения в представлениях о человеке и обществе.
Философское осмысление этих фактов отнюдь не лишает социологию ее собственной ценности, но лишь усиливает определенную традицию в социологии, часто оттесняемую на задний план. Философский анализ, с одной стороны, обнажает иллюзию объективности и мировоззренческую тенденцию, кроющуюся за эмпирическим социальным исследованием, а с другой стороны обращает внимание на неадекватность методологического подхода. Например, социальное исследование, базирующееся на интервью и анкетировании, не занимается изучением социальных связей, более того, оно заменяет их группами признаков или носителями признаков. Вместо изучения брачных пар, школьных классов, семей или других связей как конкретных взаимоотношений между людьми оно, как правило, собирает то, что сообщают при опросе отдельные люди, которые подразделяются по своим характеристикам на мужей, жен, детей, учителей, учащихся и т.д., дабы затем реконструировать брак, семью, школу и т.д. - явное искажение действительности. Социальный мир представляет собой нечто иное, чем то, что возникает в результате такого рода реконструкции на основе анализа интервью и анкет.
3. К соотношению генезиса и действительности в искусстве
Как психологизм, так и социологизм в толковании произведений искусства исходят главным образом из ошибочного допущения, согласно которому интерпретация изображений данного в ощущениях мира связывается с причинно-генетически значимыми факторами чувственного мира. Действительно, было бы ошибкой рассматривать условия и обстоятельства создания произведений искусства, социальный контекст и тем самым наличествующие в данный момент условия восприятия (технический стандарт среды, общественные ожидания) как "первопричины" возникновения произведений искусства. Если содержательные и формальные обстоятельства создания произведений искусства рассматривать просто как производные от присущих эпохе конкретных технических или социально-экономических обстоятельств, а в последних, словно это не само собой разумеется, усматривать причины явлений, то причинный анализ неизбежно оказывается весьма поверхностным.
На самом же деле такого рода обстоятельства не следует понимать как исторические "факторы", т.е. как необходимыме и достаточные условия возникновения определенных фактов или событий (в нашем случае - создания произведения искусства). Как показал Эрих Ротхакер, сказанное относится уже к феномену, который мы заранее охарактеризовали бы как весьма близкий к тому, что обычно принято называть "естественной причинностью", но в еще большей мере справедливо для процессов более сложных - когда действительно приходится иметь дело с причинностью - выяснить, почему население особенно бедной местности недоедает, утверждение о том, что обитатели некоего острова прекрасные мореплаватели, лежит в другой плоскости. Обитание на острове еще не является причиной способностей к мореплаванию, хотя все без исключения островитяне должны быть мореплавателями.
|
