В качестве примера рассмотрим паррицид (умерщвление родителей), практиковавшийся у некоторых кочевых племен индейцев. По мнению аксиологического релятивиста, паррицид в нашей культуре должен оцениваться негативно, тогда как, например, эскимосы признают за паррицидом позитивную ценность. Представим себе, что скажут по этому поводу этнологи. В условиях тяжелых лишений, связанных с постоянным поиском пищи, старики не могли следовать за своим племенем, не говоря уже о том, что племя часто подвергалось опасности нападения со стороны диких зверей или враждебных племен. Поэтому племя было бы поставлено перед дилеммой: либо бросать стариков и немощных на произвол судьбы, либо, спасаясь бегством, в тяжелейших условиях брать их с собой. Это грозило старикам и немощным мучительной смертью, а смертельно больным из-за нехватки скудной пищи - весьма мрачными перспективами на будущее. При этих условиях умерщвление стариков было связано не с намерением причинить им страдания или просто устранить их с пути. Наоборот, по мнению этнологов, паррицид возник именно для того, чтобы избавить стариков от мучительного умирания или ужасной смерти.
Между тем всё говорит за то, что и у первобытных племен паррицид оценивался негативно. И хотя при определенных условиях жизни убийство родителей (или других родственников) они рассматривали как необходимое зло - оно не перестало быть злом от того, что считалось неизбежным. Таким образом, представитель окказионального релятивизма является вместе с тем "реляционистом" в смысле Карла Маннгейма. Последний не утверждает существование какого-то равноправия между поведением и оценками, т.е. своего рода моральной индифферентности, а указывает на определенную зависимость поведения и оценок от условий, с которыми, по мнению Маннгейма, в первую очередь связано отсутствие однотипного поведения и несовпадение оценок у различных индивидов или представителей различных культур.
Но всё же и при таком рационализме возникает большая проблема: даже если достигнуто согласие в понимании некоторого явления, с ним могут быть связаны и моральная индифферентность, и серьёзное отношение к морали. Всё зависит от того, какой вес придается граничным условиям. Если считать, что под граничными условиями мы понимаем детерминанты в строгом смысле, то, разумеется, действующий индивидуум заранее освобождается от ответственности. Наоборот, если интерпретировать граничные условия лишь как обстоятельства, склоняющие нас к тому, чтобы выполнить нечто определенное или отказаться от выполнения, то мы обращаем основное внимание на волю этого индивидуума и его способность принимать решения. Мы не освобождаем его заранее от ответственности, а вполне серьезно принимаем его за морально вменяемую личность. Но тем самым мы также предполагаем, что индивид, по крайней мере в принципе, в состоянии не только приспособиться к условиям, но и приспособить условия к себе.
Но сколь ни важны историзация и релятивизация поведения и моральных оценок в определенных взаимосвязях, всё же определенные типы поведения и ценностной ориентации нередко сводят к событиям, которые кажутся "объективными", хотя их способность к детерминации весьма сомнительна: к расовым отношениям, классовым отношениям и т.п. Такого рода детерминирующая связь между обстоятельствами и поведением нередко декларировалась при рассмотрении проблемы вины и ответственности - декларировалась, но не была доказана.
Не позволяет найти выхода из тупика и признание плюралистичности отношений, которой, следуя постулатам демократической идеологии, нередко приписывают определяющее значение. При этом детерминация воли, как правило, предстает перед нами как причинная детерминация. Например, являются ли пытки, связанные с религиозным или политическим террором, обоснованными уже тем, что они широко распространены? Перестает ли зло быть злом, если оно практикуется в массовом порядке? Там, где о каждом злом или добром деянии заранее известно, что его оценка есть только функция текущих или граничных условий, - там нечего порицать или хвалить. Слишком тесная корреляция между оценкой поведения и условиями последнего приводит к тому, что даже прощение становится излишним, поскольку обвинение кого бы то ни было утрачивает смысл.
|
