В жизни ученого рано или поздно наступает период подведения итогов или переоценки ценностей, без чего оказывается невозможной плодотворная дальнейшая деятельность. Процесс этот универсален, поскольку способствует осмыслению пройденного, определению и выбору путей нового движения. Важность такой работы сомнений не вызывает, а опыт становится ценным источником информации как о формировании объективного научного знания, так и о его субъективном восприятии и воспроизведении.
Сравнительно небольшая по объему книга Б.М. Фирсова, безусловно, принадлежит именно к работам такого рода. Автор собрал и объединил в ней под одним заглавием девять статей, написанных им после 1991 г. Большая часть из них была опубликована в различных изданиях, в основу других - положены материалы докладов, прозвучавших на представительных научных собраниях. Все вместе они претендуют на то, чтобы выявить и показать связь времен в судьбах социологии в России.
Очевидно, что задача эта не простая. Современным исследователям далеко не все ясно относительно истории становления и развития русской социологии XIX - начала XX вв. в качестве самостоятельной науки, отличной от историографии и социальной философии, грань между которыми длительное время оставалась весьма условной. Ситуация усугубляется известными идеологическими причинами, которые привели к длительному и радикальному отрицанию или поглощению социологической тематики и проблематики советским обществоведением в форме исторического материализма и научного коммунизма. Однако и этот процесс не был столь прямолинейным и однозначным, как его довольно-таки часто пытаются представить нынешние критики советской идеологии и соответствующей научной политики. Ибо неоспоримым фактом является то обстоятельство, что возрождение социологии как самостоятельной общественной науки наметилось и стало осуществляться именно в советский период с подачи тогдашних руководящих органов или властных структур, что справедливо отмечает и автор книги. Трудно не согласиться с утверждением, что в тех условиях возрождение могло происходить (и действительно происходило) только в рамках господствующей идеологии и, конечно, в пределах, ею устанавливаемых. Пределы же эти социологам старшего и среднего поколения хорошо известны: общие вопросы общественного бытия и общественного развития подлежат ведению исторического материализма, а на долю социологии как самостоятельной науки приходятся так называемые конкретные социальные исследования.
С точки зрения тогдашней общественно-политической системы и присущего ей института власти такое положение дел представлялось вполне естественным и закономерным: стратегия общественного развития была определена марксистско-ленинским учением и оставалось только корректировать ее проведение с учетом конкретных социальных изменений. Следовательно, в общественной науке должно было быть разделение труда - общетеоретические проблемы приходились на долю философии в лице исторического материализма и его "ближайшего родственника" научного коммунизма, а на долю социологии только конкретные социологические исследования. При такой постановке дела идеологическая и политическая ангажированность социологии не вызывала сомнений. В качестве конкретных социологических исследований она призвана была обеспечивать "единственно верное учение" прикладным эмпирическим материалом.
Ситуация эта даже в наши дни повсеместного сведения идеологических счетов с марксизмом и коммунизмом достаточно хорошо известна. Основные ее параметры определились еще в 60-70 гг. и нашли отображение в знаменитой полемике о предмете социологии, в которой участвовали практически все видные социологи того времени, включая и автора рассматриваемой книги. Суть ее, на мой взгляд, состояла в том, что утверждавшиеся теоретическим марксизмом потребность и необходимость социального развития на основе объективного знания об обществе и человеке приходили в противоречие с потребностью сохранения неизменными основных принципов практики строительства нового общества. Эта практика зачастую не только не совпадала с теорией, но и складывалась вопреки ей, по каким-то своим, специфическим законам. Противоречие было реальным, вполне "осязаемым", но публично признать его было невозможно без риска кинуть тень сомнения (по сути своей - ложного) на "безусловную истинность" марксистско-ленинского учения. При таких условиях возрождавшаяся социология изначально оказалась заложницей не столько марксистско-ленинской теории, претендовавшей благодаря трудам своих основоположников всего лишь на объективность ее научных положений, идей и выводов, сколько логики реального социалистического строительства в стране, которая не укладывалась в рамки существующей теории и объективное изучение и исследование которой сдерживалось господствовавшей моноидеологией.
|
